Михаил Васильевич Ломоносов
Михаил Васильевич Ломоносов | |
![]() | |
![]() | |
![]() | |
![]() |
Михаи́л (Миха́йло) Васи́льевич Ломоно́сов (1711—1765) — русский учёный-естествоиспытатель, энциклопедист, химик, физик, астроном, приборостроитель, географ, металлург, геолог, поэт, художник, историк. Он утвердил основания современного русского литературного языка.
Цитаты[править]
Ежели ты что хорошее сделаешь с трудом, труд минется, а хорошее останется, а ежели сделаешь что худое с услаждением, услаждение минется, а худое останется. |
Ошибки замечать немногого стоит: дать нечто лучшее — вот что приличествует достойному человеку. |
Нет такого невежды, который не мог бы задать больше вопросов, чем может на них ответить самый знающий человек. |
Природа весьма проста; что этому противоречит, должно быть отвергнуто. |
Создатель дал роду человеческому две книги. В одной показал свое величество, в другой — свою волю. Первая — видимый сей мир, им созданный, чтобы человек, смотря на огромность, красоту и стройность его зданий, признал божественное всемогущество, по мере себе дарованного понятия. Вторая книга — священное писание. В ней показано создателево благоволение к нашему спасению. В сих пророческих и апостольских богодохновенных книгах истолкователи и изъяснители суть великие церковные учители. А в оной книге сложения видимого мира сего суть физики, математики, астрономы и прочие изъяснители божественных, в натуру влиянных действий суть таковы, каковы в оной книге пророки, апостолы и церковные учители. Нездраворассудителен математик, ежели он хочет божескую волю вымерять циркулом. Таков же и богословия учитель, если он думает, что по псалтире научиться можно астрономии или химии. | |
— «Явление Венеры на Солнце» |
— «Явление Венеры на Солнце» |
Не великий ли и древнего Креза имением многократно превосходящий богач насытил алчное сребролюбие? Но сие подобно пламени, которое, чем больше дров подлагается, тем сильнее загорается. | |
— «Слово о пользе химии» |
Что касается тех мистических писателей, которые уклоняются от сообщения своих знаний, то они с меньшим уроном для своего доброго имени и с меньшей тягостью для своих читателей могли бы скрыть это учение, если бы вовсе не писали книг, вместо того, чтобы писать плохие. | |
— заметка по физике и корпускулярной философии, 1741—1743 |
За то терплю, что стараюсь защитить труды Петра Великого, чтобы выучились россияне, чтобы показали своё достоинство pro aris etc. |
Легко быть философом, выучась наизусть три слова: бог так сотворил; и сие дая в ответ вместо всех причин. |
Неусыпный труд все препятствия преодолевает. |
Один опыт я ставлю выше, чем тысячу мнений, рожденных только воображением |
Льстивый человек мед на языке, яд в сердце имеет. |
Ленивый человек в беспечном покое сходен с неподвижною болотною водою, которая кроме смраду и презренных гадин ничего не производит. |
Худые примеры не закон. | |
— Россiйская грамматика |
Карл Пятый, римский император, говаривал, что гишпанским языком с Богом, французским — с друзьями, немецким с неприятелем, италианским — с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку искусен был, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие гишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков. |
По изгнании евганеев, между морем и Алпийскими горами живших, енеты и трояне одержали оные земли. Отсюду имя селу — Троя; народ весь венетами назван». Некоторые думают, что венеты происходят из Галлии, где народ сего имени был при Иулии Кесаре. Однако о сем не можно было не ведать Катону, Непоту и Ливию. При свидетельстве толиких авторов спорное мнение весьма неважно; и, напротив того, вероятно, что галлские венеты произошли от адриатических. В тысячу лет после разорения Трои легко могли перейти и распространиться чрез толь малое расстояние. | |
— «Древняя российская история» (Часть I, Глава 3), 1754-1758 |
Новые пруды после осми лет надобно выпускать, ежели в них много хвощу будет, а которые пруды сделаны на сенокосных глинистых лугах, где пней нет, те выпускать после 6 лет, а как воду отводить, о том легко рассудить можно. Когда низкие места более хлеба приносить не будут, то можно их запрудить и рыбы туда посадить. В последнем году надобно там репу посеять, и треть той репы, не вырвав, оставить, також листья не снимать, то рыбе будет хороший корм. Когда низкие поля под водою так отдыхают, тогда становятся от воды тучны, как от навозу, и притом довольствуют хорошею рыбою. <…> | |
— «Лифляндская экономия», 1760 |
— письмо А. П. Шувалову 19 января 1761 |
Стихи[править]
Лучи от нас склонились прочь; | |
— «Вечернее размышление о Божием величестве», 1743 |
Науки юношей питают, | |
— «Ода на день восшествия на Всероссийский престол Её Величества Государыни Императрицы Елисаветы Пе��ровны 1747 года» |
- см. «К Ивану Ивановичу Шувалову», 1752—1753
Отмщать завистнику меня вооружают, | |
— эпиграмма, 1753 |
Что в том Коперник прав, | |
— «На противников системы Коперника»[3], 1761 |
Приписываемое[править]
А математику уже затем учить следует, что она ум в порядок приводит. — Приписано Ломоносову в книге И. Я. Депмана «История арифметики» (М., 1959). С 1960-х гг. — текст школьных плакатов. Согласно Депману, это цитата из объяснительной записки Ломоносова к программе Сухопутного шляхетского кадетского корпуса, взятая «из одного дела архива <...> Главного управления военно-учебных заведений». Однако о такой записке Ломоносова ничего не известно.[4] |
Александр Сумароков: Ходили ль на Парнас? |
«Вдохновение» — это такая девка, которую всегда изнасиловать можно. |
Цитаты о Ломоносове[править]
Физические качества: выдающейся крепости и силы почти атлетической. Например, борьба с тремя напавшими матросами, которых одолел и снял с них одежду... Образ жизни: простонародный. Умственные качества: жадный к знанию; исследователь, стремящийся к открытию нового. Моральные качества: неотёсанный, с подчинёнными и домашними строг. Стремление к превосходству, пренебрежение к равным.[6] | |
— Якоб Штелин |
Бесстыдный родомонт, иль буйвол, слон, иль кит, | |
— Василий Тредиаковский (?), «Ответ Тред. на Л.», 1753 |
Хоть глотку пьяную закрыл, отвисши зоб, | |
— Василий Тредиаковский, «Хоть глотку пьяную закрыл…», 1750-е (?) |
Сей муж был великого разума, высокого духа и глубокого учения. Сколь отменна была его охота к наукам и ко всем человечеству полезным знаниям, столь мужественно и вступил он в путь к достижению желаемого им предмета. <…> Бодрость и твёрдость его духа оказывались во всех его предприятиях <…>. Слог его был великолепен, чист, твёрд, громок и приятен. Предприимчивость сколь часто бывает в других пороком, столь многократно ему приобретала похвалу. <…> Нрав имел он весёлый, говорил коротко и остроумно и любил в разговорах употреблять острые шутки; к отечеству и друзьям своим был верен, покровительствовал упражняющихся во словесных науках и ободрял их; во обхождении был по большей части ласков, к искателям его милости щедр, но при всём том был горяч и вспыльчив. | |
— Николай Новиков, «Опыт исторического словаря о российских писателях», 1772 |
Логика научила его рассуждать; математика верные делать заключения и убеждаться единою очевидностию; метафизика преподала ему гадательные истины, ведущие часто к заблуждению; физика и химия, к коим, может быть, ради изящности силы воображения прилежал отлично, ввели его в жертвенник природы и открыли ему её таинства; металлургия и минералогия, яко последственницы предыдущих, привлекли на себя его внимание; и деятельно хотел Ломоносов познать правила, в оных науках руководствующие. | |
— Александр Радищев, «Путешествие из Петербурга в Москву», 1790 |
Гений Ломоносова первый угадал поэтический лад нашего языка. Но Ломоносов, величайший поэт в жизни, поэтом-собственно, в теснейшем смысле сего слова, не был. | |
— Николай Полевой, «Взгляд на русскую литературу 1838 и 1839 годов» (II), 1840 |
Что такое Ломоносов [в литературе], если рассмотреть его строго? Восторженный юноша, которого манит свет наук да поприще, ожидающее впереди. <…> | |
— Николай Гоголь, «В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность» («Выбранные места из переписки с друзьями» XXXI), 1846 |
Ломоносов оказал языку русскому заслуги бесценные; он его вновь создал, с него началась новая эра, и по его следам пошли все, кого можно читать; в сём важном отношении останется он до скончания века первым и несравненным. Но он был более учёный, профессор, ритор, филолог, нежели истинный поэт; для него поэзия была такая же наука, как математика или физика, и может быть, по его мнению, менее нужная, как роскошь, пусть и не лишняя, ибо служит к прославлению Великого Петра и Августейшей дщери Его, но впрочем, почти бесполезная. Изо всех его стихотворений одни «Оды» остались доныне в некотором уважении; но кто может без скуки прочесть ряд од однообразных? что нового найдёт в них иностранец, желающий своих земляков ознакомить с поэзиею русских? кто даже из наших, кроме занимающихся собственно словесностью, найдёт в нём для себя удовольствие или хоть препровождение времени? Будем благодарны Ломоносову, открывшему для поэтов сокровище родного языка, но перестанем его самого величать поэтом. | |
— Павел Катенин, «Воспоминания о Пушкине», 1852 |
Этот человек — мой идеал; он тип славянского всеобъемлющего духа, которому, может быть, суждено внести гармонию, потерявшуюся в западном учёном мире. Этот человек знал всё, что знали в его веке: об истории, грамматике, химии, физике, металлургии, навигации, живописи, и пр., и пр. и в каждой сделал новое открытие, может, именно потому, что всё обнимал своим духом.[7][8] | |
— Владимир Одоевский |
...В лице Ломоносова русский народ свободно, гордо предъявлял миру свои права на самостоятельное участие в деле общечеловеческого просвещения; свободно, гордо выражает он законное внутреннее требование своего духа: возвести на степень всемирно-исторического значения свою народность, разработать для высшей сферы знания и искусства свои богатые таланты, деятельность которых ограничивалась до сих пор тесною сферою бытовой, односторонне национальной жизни. Ломоносов, являясь европейским учёным, никогда не переставал быть русским; он был им до мозгу костей, и напротив потому только и занял он такое видное место среди европейских учёных, то есть место самостоятельного деятеля в науке, что был как непосредственно, так и сознательно, вполне русским, что верил неколебимо и безгранично в права русской народности, что для него не подлежало сомнению, а было живым кровным убеждением, | |
— Иван Аксаков, «По случаю юбилея Ломоносова», 1865 |
Он был первым русским, который с полным правом мог стоять наряду с современными ему европейскими учеными по многочисленности, разнообразию и самобытности научных трудов по физике, химии, металлургии, механике и др. Первоклассные ученые XVIII в., как Эйлер, Вольф и др., отдавали справедливость таланту и трудам Ломоносова. Современные нам русские учёные находят у Ломоносова блестящие мысли по естествознанию, опередившие свой век. Но Ломоносов по условиям времени не мог вполне отдаться науке и был преимущественно замечательным популяризатором естествознания. Главная заслуга Ломоносова состоит в обработке русского литературного языка; в этом смысле он был «отцом новой русской литературы». | |
— Пётр Владимиров, статья в ЭСБЕ, 1896 |
Как поэт Ломоносов имеет громадное значение. Но в науке это трагическая фигура. При феноменальной одаренности он совсем не знал математики — в Германии учился не у тех профессоров. В итоге его работы не оказали влияния на мировую науку. Но в России он очень много сделал как организатор науки и образования.[9] | |
— Владимир Захаров, интервью, 2003 |
1820-е[править]
Подобно северному сиянию с берегов Ледовитого моря, гений Ломоносова озарил полночь. Он пробился сквозь препоны обстоятельств, учился и научал, собирал, отыскивал в прахе старины материалы для русского слова, созидал, творил — и целым веком двинул вперёд словесность нашу. <…> Дряхлевший слог наш оюнел под пером Ломоносова. Правда, он занял у своих учителей, немцев, какое-то единообразие в расположении и обилие в рассказе; но величие мыслей и роскошь картин искупают сии малые пятна в таланте поэта, создавшего язык лирический. | |
— Александр Бестужев, «Взгляд на старую и новую словесность в России», декабрь 1822 |
Ломоносов, как гений, не подражал никому рабски и, как писатель, чувствующий прямое достоинство законодателя словесности, не вверялся слепо своему гению; он у всякого брал лучшее: потому-то, может быть, в одах мы и превосходим почти все другие народы европейские! | |
— Михаил Дмитриев, «Второй разговор между Классиком и Издателем „Бахчисарайского фонтана“», март 1824 |
… Ломоносов в ходе од своих подражал древним <…>. Прибегнем к сравнению нашего поэта в сём отношении с одним из древних и укажем на некоторые черты сходства. 1) В современных Ломоносову немецких стихотворцах мы не видим сих пламенных, величественных вступлений; у Пиндара — они обыкновенны. 2) У Пиндара за вступлением почти всегда следует воззвание к Фебу, к Музе и т. под.; что греческий лирик делал, может быть, по требованию религии, <…> то употреблял обыкновенно и Ломоносов, вероятно, из одного подражания. 3) Ломоносов любил начинать свои оды сравнениями и ими же возвышать своих героев; Пиндар изобилует сравнениями. 4) Ломоносов употреблял переходы и отступления, совершенно неожиданные, даже иногда заметно искусственные; Пиндар обладал сим же достоинством и сим же недостатком. 5) Ломоносов, не находя пищи своему воображению в происшествиях обыкновенных, которые иногда принужден был воспевать по необходимости, прибегал к искусству того же Пиндара: прославлял прежние подвиги своего героя, воспоминал его предков. <…> Наконец, 6) сие соединение спокойно-величественного парения с пламенными по временам порывами есть весьма близкое сходство с теми же свойствами Пиндара. — Не доказывают ли сии соотношения, что Ломоносов в ходе од своих подражал точно древним? — Мы не находим подобного не только у современного Ломоносову Гюнтера, но ни у Рамлера, жившего позже, ни у самого пламенного Клопштока! | |
— Михаил Дмитриев, «Возражения на разбор „Второго разговора“», апрель 1824 |
Соединяя необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия, Ломоносов обнял все отрасли просвещения. Жажда науки была сильнейшею страстью сей души, исполненной страстей. Историк, ритор, механик, химик, минералог, художник и стихотворец, он всё испытал и всё проник: первый углубляется в историю отечества, утверждает правила общественного языка его, даёт законы и образцы классического красноречия, с несчастным Рихманом предугадывает открытие Франклина, учреждает фабрику, сам сооружает махины, дарит художественные мозаические произведения, и наконец открывает нам истинные источники нашего поэтического языка. | |
— Александр Пушкин, «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова», 1825 |
1830-е[править]
Ещё при самом рассвете нового государственного бытия, на девственном ещё небосклоне поэтического нашего мира, возгорелось дивное и великое светило, коего лучезарным сиянием не налюбоваться в сытость и позднейшему потомству Мы разумеем великого нашего Ломоносова, который по всей справедливости может быть назван Петром Великим нашей поэзии. | |
— Николай Надеждин, «О настоящем злоупотреблении и искажении романтической поэзии», январь 1830 |
… мы прошлый век <…> Ломоносова хвалили все… и никто не читал!.. | |
— Александр Бестужев, «Клятва при Гробе Господнем» Н. Полевого, 1833 |
Ломоносов был великий человек. Между Петром I и Екатериною II он один является самобытным сподвижником просвещения. Он создал первый университет. Он, лучше сказать, сам был первым нашим университетом. Но в сём университете профессор поэзии и элоквенции не что иное, как исправный чиновник, и не поэт, вдохновенный свыше, не оратор, мощно увлекающий. Однообразные и стеснительные формы, в кои отливал он свои мысли, дают его прозе ход утомительный и тяжёлый. Эта схоластическая величавость, полуславенская, полулатинская, сделалась было необходимостию: к счастию, Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова. В Ломоносове нет ни чувства, ни воображения. Оды его, писанные по образцу тогдашних немецких стихотворцев, давно уже забытых в самой Германии, утомительны и надуты. Его влияние на словесность было вредное и до сих пор в ней отзывается. Высокопарность, изысканность, отвращение от простоты и точности, отсутствие всякой народности и оригинальности — вот следы, оставленные Ломоносовым. Ломоносов сам не дорожил своею поэзией и гораздо более заботился о своих химических опытах, нежели о должностных одах на высокоторжественный день тезоименитства и проч. С каким презрением говорит он о Сумарокове, страстном к своему искусству… | |
— Александр Пушкин, «Путешествие из Москвы в Петербург», 1834 |
Ломоносов не был преобразователем языка, ибо не ввел в него ничего нового. Ломоносов примирил только враждебные стихии, раздиравшие русское слово, предписал им условные соглашения, взаимные пособия и уступки и таким образом дал хаосу стройную целость, образовал в нём искусственное единство, выработал правильную физиономию. Он прошёл сам через все ярусы тогдашнего вавилонского столпотворения; во всё всматривался, всё изведал. Его первое призвание возбудилось церковнославянскими книгами; потом засадили его за латинь, наконец послали в Германию — в эту хлябь нового потопа, заливавшего русское слово. Имея больше ума, чем энтузиазма, сын холодного Севера, представитель русского бесстрастного здравомыслия, он не увлёкся ничем, не привязался ни к чему исключительно; из него вышел эклектик в полном смысле слова. <…> Одним словом: любитель мозаической работы, он слепил из русского языка мозаику, и эта мозаика вышла блестящая, великолепная! Честь и слава подвигу великого мужа! Его бесценная заслуга та, что он первый дал русскому слову правильную, благоустроенную форму, не покоренную исключительно никакому чуждому влиянию, первый показал, что русский язык способен к образованию самостоятельному, независимому… Но тем не менее должно признаться, что созда��ная им форма не была чисто народная, русская, что слово его всё ещё было слово искусственное, книжное, слишком уединенное, слишком возвышенное над живой народной речью! И вот почему оно не имело живого влияния, не утвердилось в народе, не обратилось в сок и кровь литературной жизни. <…> Он не начинает собой нового литературного периода, а заключает тот, к которому принадлежит, которого был единственным, великолепным светилом. <…> | |
— Николай Надеждин, «Европеизм и народность, в отношении к русской словесности», январь 1836 |
Народный наш стих измеряется предпочтительно ударениями или целыми рифмическими периодами, обозначенными всегда полною цезурой. <…> | |
— Николай Надеждин, «Версификация» |
Виссарион Белинский[править]
С Ломоносовым сбылось то же, что с Петром. Прельщённый блеском иноземного просвещения, он закрыл глаза для родного. Правда, он выучил в детстве наизусть варварские вирши Симеона Полоцкого, но оставил без внимания народные песни и сказки. Он как будто и не слыхал о них. Замечаете ли вы в его сочинениях хотя слабые следы влияния летописей и вообще народных преданий земли русской? Нет — ничего этого не бывало. Говорят, что он глубоко постиг свойства языка русского! Не спорю — его «Грамматика» дивное, великое дело. Но для чего же он пялил и корчил русский язык на образец латинского и немецкого? <…> Но стихотворения Ломоносова носят на себе отпечаток гения. Правда, <…> он всегда держал свою энергическую фантазию в крепкой узде холодного ума и не давал ей слишком разыгрываться. <…> От этого-то его стихотворения имеют характер ораторский, от этого-то сквозь призму их радужных цветов часто виден сухой остов силлогизма. Это происходило от системы, а отнюдь не от недостатка поэтического гения. Система и рабская подражательность заставила его написать прозаическое «Письмо о пользе стекла», две холодные и надутые трагедии и, наконец, эту неуклюжую «Петриаду», которая была самым жалким заблуждением его мощного гения. Он был рождён лириком, и звуки его лиры там, где он не стеснял себя системою, были стройны, высоки и величественны… <…> | |
— «Литературные мечтания», ноябрь 1834 |
Литература наша началась веком схоластицизма, потому что направление её великого основателя было не столько художественное, сколько учёное, которое отразилось и на его поэзии вследствие его ложных понятий об искусстве. Сильный авторитет его бездарных последователей, из коих главнейшими были Сумароков и Херасков, поддержал и продолжил это направление. | |
— «О русской повести и повестях г. Гоголя («Арабески» и «Миргород»)», сентябрь 1835 |
Европа едва знала о его существовании, отечество знало, и то в лице немногих, только имя Ломоносова, но не понимало идеи, значения этого имени. И теперь, когда уже наступило время беспристрастного суждения об этом человеке, многие ли понимают всю огромность его гения, многие ли даже уважают его по сознанию, по убеждению, а не по привычке, не по урокам школы, врезавшимся в памяти, не по нелепым возгласам педантов, прожужжавшим уши всему читающему миру?.. <…> Где дела его? — Нигде, если хотите! — Но, спросим мы, в свою очередь, что сделал Пётр Великий, где дела его? — И на поверку выйдет опять-таки ничто и нигде!.. В самом деле, разве нынешний Петербург — его Петербург, нынешняя Россия — его Россия?.. Так, не его, не та, совсем другая; но без него она не была бы такою, какою мы её видим… <…> | |
— «Михаил Васильевич Ломоносов. Сочинение Ксенофонта Полевого», апрель 1836 |
Басне особенно посчастливилось на святой Руси. Отец русской литературы, сам Ломоносов, низошёл с своего лирико-эпико-драматического котурна (прозаически называемого теперь ходулями), чтобы написать басенку — «Волк в пастушьей одежде». | |
— «Басни Ивана Крылова. <…> Сороковая тысяча», 14 мая 1840 |
Нам скажут, что Россия, приобщившись жизни европейской, приобщилась и её интересам. Прекрасно; но эти интересы нельзя было перевезти с товарами из-за границы; их надо было развить из своей жизни, а России было не до того: она хлопотала, как и следовало, об усвоении себе не содержания, а пока только форм европейской жизни. Поэтому удивительно ли, что в поэзии Ломоносова нет никакой поэзии, потому что нет никакого общечеловеческого (в народной форме) содержания? Удивительно ли, что народ остался к ней равнодушен и доселе не знает о её существовании? <…> | |
— «Русская литература в 1841 году», декабрь |
Ломоносов был в естественных науках великим учёным своего времени, а по части истории он был равен ослу Тредьяковскому: явно, что область истории была вне его натуры. | |
— письмо В. П. Боткину 17 февраля 1847 |
Почти до времён Екатерины Ломоносов один составлял всю русскую литературу. | |
— рецензия на «Столетие России» Н. А. Полевого, октябрь 1845 |
… до Пушкина всё движение русской литературы заключалось в стремлении, хотя и бессознательном, освободиться от влияния Ломоносова и сблизиться с жизнию, с действительностию, следовательно, сделаться самобытною, национальною, русскою. Если в произведениях Хераскова и Петрова, так незаслуженно превознесённых современниками, нельзя увидеть ни малейшего прогресса в этом отношении, — зато прогресс есть уже в Сумарокове, писателе без гения, без вкуса, почти без таланта, но на которого современники смотрели, как на соперника Ломоносова. <…> | |
— «Взгляд на русскую литературу 1846 года», декабрь |
XX век[править]
Впервые проект Ломоносова стал известен только в 1847 г., когда он был издан Географическим Департаментом Морского Министерства, благодаря стараниям Ал. Соколова, который заинтересовался рукописью и напечатал несколько статей, посвященных идее Ломоносова и экспедиции Чичагова. Таким образом, русское общество только через 82 года после смерти Ломоносова могло ознакомиться с его сочинением о Ледовитом океане и узнать настоящую причину отправления первой русской полярной экспедиции. Неудача экспедиции Чичагова надолго отвадила русских людей от проникновения в Ледовитый океан, как по направлению к полюсу, так и в обход северных берегов Сибири. Последующие плавания в первой половине XIX века Литке и сведения, собранные на Колымском побережье лейтенантом Врангелем и на Новой Земле академиком Бэром, только подтвердили мнение о непроходимости Ледовитого океана и Карского моря и о невозможности морского пути в Сибирь и к Тихому океану.[11] | |
— Дмитрий Анучин, «География XVIII века и Ломоносов», 1912 |
… художественная проза с самого начала новой русской литературы в звуковом отношении организуется не менее заботливо, чем стих. Она развивается у Ломоносова под влиянием теории красноречия, с применением правил ораторского ритма и эвфонии <…>. Но звуковые особенности прозы Ломоносова и Карамзина, будучи ощутительными для их современников, теряют свою ощутимость с течением времени; к явлениям окончаний известных ритмических разделов в их прозе (клаузулам) мы склонны относиться скорее как к явлениям синтактико-семантическим, нежели к звуковым, а явления эвфонии в их прозе учитываются нами с трудом. | |
— Юрий Тынянов, «О композиции «Евгения Онегина», 1922 [1974] |
Многие великолепные оды Ломоносова написаны не столько во славу русских цариц, сколько во славу державнейшей из повелительниц — науки. Ломоносов первый указал дорогу к научной поэзии, к синтезу науки и литературы. Недаром он был создателем не только русского литературного языка, но и языка русской науки.[12][13] | |
— М. Ильин, «Рассказ о науке», 1950 |
Шуточки <Ломоносов> шутил негоразды: как-то в праздник, в базарный день, выполз он из-под церкви на площадь, накрывшись гробовою крышкой… Народишко в реку начал бросаться… <...> | |
— Борис Шергин, «Слово о Ломоносове», 1950-е |
Ум веселится, вспоминая Ломоносова. Радуется мысль, соглядая его жизнь и дела. Любо говорить о Ломоносове, и если я скажу звягливо и рогато, ты расскажи чиновно, с церемонией. Кого любишь, о том думаешь, за тем и ходишь глазами ума… Вижу Михайлушку Ломоносова юнгой-зуйком на отцовском судне… Двинская губа только что располонилась ото льда. Промысловые лодьи идут в море. Многопарусная «Чайка» Ломоносовых обгоняет всех. Михайло стоит на корме и дразнит лодейщиков, протягивает им конец корабельного каната ― нате, мол, на буксир возьму. Лодейщики ругаются, а Михайло шапкой машет: «До свиданья, дожидаться недосуг!» Пока жива была маменька-потаковщица, со слезами покидал родной дом. С годами «маменькин запазушник» втянулся в морскую жизнь. Его уму, острому, живому, пытливому, все вокруг казалось чудным и дивным. Сколько спит, столько молчит. | |
— Борис Шергин, «Слово о Ломоносове», 1960 |
... Мы приходим к заключению об ошибочности некоторых широко распространенных мнений. | |
— Яков Дорфман |
Мне хотелось бы сейчас остановиться на одном из противоречий в жизни Ломоносова, которое хотя и хорошо известно, но пока ещё не получило должного объяснения. Я думаю, что оно актуально для нас и сейчас. | |
— Пётр Капица, «Ломоносов и мировая наука», 1961 |
См. также[править]
- «Российская грамматика» (1755)
Источники[править]
- ↑ М.В. Ломоносов. Полное собрание сочинений: в 11 томах. Том 11. Письма. Переводы. Стихотворения. Указатели. — Л.: Наука, 1984.
- ↑ Томашевский Б. В. Примечания // Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 8. — 2-е изд., доп. — М.: Академия наук СССР, 1958.
- ↑ Русская эпиграмма / составление, предисловие и примечания В. Васильева. — М.: Художественная литература, 1990. — Серия «Классики и современники». — С. 74.
- ↑ Большой словарь цитат и крылатых выражений / составитель К. В. Душенко. — М.: Эксмо, 2011.
- ↑ Русская эпиграмма. — М.: Художественная литература, 1990. — С. 303, 362.
- ↑ Ломоносов. — М.: Де Агостини, 2009. — Т. 99. — С. 26. — (100 человек, которые изменили ход истории).
- ↑ Грот Я. К. Переписка с П. А. Плетневым, т. 3. — СПб., 1896. — С. 775.
- ↑ В. И. Сахаров. Движущая эстетика В. Ф. Одоевского // В. Ф. Одоевский. О литературе и искусстве / сост. В. И. Сахаров. — М.: Современник, 1982. — Серия: Библиотека «Любителям Российской словесности». Из ли��ературного наследия. — С. 5.
- ↑ Владимир Захаров. Медаль Дирака // Известия. — 2003. — 10 сентября.
- ↑ Энциклопедический лексикон. Т. IX. — СПб., 1837. — С. 511-5.
- ↑ Анучин Д. Н. Географические работы. — М.: Государственное издательство географической литературы, 1959.
- ↑ О детской литературе. — М.—Л.: Детгиз, 1950. — С. 290-1.
- ↑ Евг. Брандис. Жюль Верн. Жизнь и творчество. Изд. 2-е, испр. и доп. — Л.: Гос. изд-во детской литературы Министерства просвещения РСФСР, 1963. — С. 119.
- ↑ Борис Шергин. Повести и рассказы. — Л.: Лениздат, 1987 г.
- ↑ Дорфман Я. Г. Закон сохранения массы при химических реакциях и физические воззрения Ломоносова // Ломоносов М.В. Сборник статей и материалов. — М.-Л.: Издательство АН СССР, 1961. — Т. 5. — С. 182-193.
- ↑ Успехи физических наук. — 1965. — Т. 87. — С. 155–168.
Ссылки[править]
- Собрание сочинений на Lib.Ru/Классика
- Электронное научное издание «Ломоносов» // Фундаментальная Электронная Библиотека
- Отдел о Ломоносове на сайте niv.ru (Наука. Искусство. Величие)
- Персоналии по алфавиту
- Естествоиспытатели
- Астрономы
- Физики по алфавиту
- Физики России
- Химики по алфавиту
- Химики России
- Географы по алфавиту
- Географы России
- Геологи
- Филологи по алфавиту
- Филологи России
- Историки по алфавиту
- Историки России
- Писатели по алфавиту
- Русские писатели
- Поэты по алфавиту
- Русские поэты
- Художники по алфавиту
- Художники России